В последние годы тема джадидизма стала невероятно популярной или если быть точным в формулировках, стала стабильно популярной. Джадидизм как прогрессивное явление изучают не только в России, но и в Америке, Европе и Азии. Это вполне понятно – идеи всемирной демократизации, «открытого общества», всеобщего благоденствия, короче говоря, все эти ставшие уже классическими «бренды» западных либералов до сих пор имеют немало сторонников в мире.
Таким образом, в обновленческом движении джадидизма увидели панацею от многих бед и проблем тюрко-мусульманского общества России. Джадидизм противопоставили кадимизму, сделали эти два самостоятельных явления антагонистами по отношению друг к другу. Но был ли антагонизм? И вообще, можно ли провести между ними жирную разделительную линию?
Шамаиль Рустэма Мухаметзянова. г. Казань
Возьмем, к примеру, татарское общество конца 19 начала 20 века. Общие национальные писатели и поэты, общие мечети и медресе, общие книги и газеты. Кто из них джадид, а кто кадимист?
На это автору статьи могут возразить - вот Ишми ишан (Ишмухаммет Динмухаммедов) – кадимист, а Галимджан Баруди – джадид. Но в чем разница между этими двумя людьми? Оба закончили традиционные мусульманские школы, оба были глубоко верующими людьми, оба следовали суфийскому пути, оба писали основательные теологические труды, оба болели за нацию. Я не вижу между ними никакой принципиальной разницы.
Впрочем, есть небольшой момент – Баруди хотел обучать своих шакирдов по новому звуковому, джадитскому (джадид – араб. новый) методу. Он считал, что так они быстрее постигнут азы наук. Ишми ишан, исходя из своего опыта, полагал, что и в старых, классических методах нет ничего плохого. И это все, каждый из них был прав по-своему. Иногда полемика по данному вопросу выливалась на страницы татарской печати.
Другое дело, что нашлись люди, которые захотели подлить масла в слабый огонь конструктивной дискуссии и стали подзуживать обе стороны друг против друга. Стравливанием татар занялись профессионалы из царской охранки и хорошо подготовленные православные миссионеры. Используя извечный принцип «разделяй и властвуй», давя на такие слабые точки татарской натуры, как тщеславие, ревность и зависть, они добились больших успехов.
Считается, что победителем в этой борьбе вышел джадидизм, но это не так. Кадимизм никуда не девался. Сохранялась система религиозного образования, основанная на старом методе (кадим – «старый»). «Евроислама» тогда еще не выдумали, поэтому можно сказать, что кадимизм исповедовало 99% татарского общества.
Джадиды занимались образованием и просвещением, в значительной степени не затрагивая религиозную проблематику – они, как образованные люди понимали, что Ислам – эта законченная система, которую незачем реформировать, поскольку он совершенен изначально. Короче говоря, они были людьми своего времени.
Однако в последнее время появились утверждения по вопросу джадидизма абсолютно иного характера. В частности, автор статьи «Кто ты, мусульманин?» Агзам Ханафиев, опубликованной в газете «Восточный экспресс» - №27-28 (5-11 июля 2002 г.), приводит примеры, будто джадиды выступали за упрощение основных предписаний Ислама, ратовали за отмену запретов на употребление свинины и алкоголя.
Мне такие примеры неизвестны, возможно, что кто-то из них и поступал так, но это было сугубо его личным делом (прочитайте воспоминания Заки Валиди Тогана, где он описывает историю своего краха, как мусульманина). Высказывания «реформатора» Мусы Бигиева (1875-1949) о «всеобщей божьей милости к христианам и иудеям, которые также попадут в Рай, поскольку являются «людьми Книги», осудило большинство здравомыслящих мусульман. Этот пример стал уже хрестоматийным, но его также приводит Агзам Ханафиев.
Если про джадидизм еще что-то говорили и писали в прошлом, то кадимизм подвергся анафеме. Кадимисты еще в дореволюционной российской и советской историографии изображались исключительно как реакционеры и противники всего нового. Изучать кадимизм всегда было невыгодно и даже в какой-то мере небезопасно. Поэтому в настоящий момент мы столкнулись с явным недостатком исследований по кадимизму. Трудно назвать какой-либо заметный труд, вышедший в России или за ее пределами, который в более или менее полной форме рассматривал бы это явление.
Но в последнее время интерес к кадимизму в Татарстане заметно вырос. Как это ни странно, но первое слово в его защиту высказал президент Академии наук РТ Мансур Хасанов. В прошлогодней статье, посвященной 150-летию Исмаила Гаспринского, он заявил буквально следующее: «Старометодная, кадимисткая школа имела и стойкие элементы светского образования – это арифметика, трактат по логике Аристотеля, синтаксис арабского языка и т.д. Совсем не случайно инспектор Казанского учебного округа В.Радлов вынужден был признать: «Умственное развитие шакирдов кадимистких медресе довольно значительно, и, несмотря на всю односторонность их знаний, шакирды умственно стоят гораздо выше наших учителей приходских городских школ». Нельзя забывать и тот факт, что многие выдающие татарские просветители, ученые, общественные деятели, писатели: Ш.Марджани, К.Насыри, Х.Фаезханов, Г.Ильяси, Р.Фахретдинов, Ф.Карими, Р.Ибрагимов и другие – вышли из стен кадимистких медресе. Резкое же противодействие мусульманского духовенства и адептов кадимизма новометодной школе вызывалось страхом перед всем немусульманским, будь то европейское или русское, всем тем, что могло расшатать устои татарской мусульманской Уммы. Этот страх имел под собой основание: несколько веков духовного и физического насилия царизма над тюрко-татарами не могли не породить его».
До сих пор мы судили о сторонниках старого метода по критическим высказываниям ученых-коммунистов, насквозь пропитанных духом вульгарного социологизма, даже не пытаясь открыть и прочитать труды хотя бы наиболее видных представителей кадимизма таких, как вышеупомянутый Ишмухаммет Динмухаммедов или Гилязутдин Мухетдинов. Да, за ними числилось немало неблаговидных дел, жалобы в полицию, преследования своих оппонентов и т.д., но сами они полагали, что поступают правильно, считали, что спасают нацию от краха.
Главная вина того же Ишми ишана заключалась в том, что в 1911 г. он написал донос на братьев Габдуллу и Губайдуллу Буби, из-за чего те были арестованы, а джадитское медресе «Буби», которым они руководили с 1895 г., было закрыто.
Советский человек, воспитанный на традициях ГУЛАГа, воспринимал доносчика как крайне неприятного типа, способного своими действиями натворить немало бед. Что касается Ишми ишана, то по нашему мнению, все свои поступки он совершал, исходя лишь из своих убеждений, искренни полагая, что главный учитель джадидов – это шайтан (об этом он писал в своей книге «Шэригатьне торгызу шартлары» - А.А.). Таким образом, он пытался спасти старую, привычную систему, как-то остановить начавшийся процесс обновления, необходимости которого он не понимал.
Интересно, что и сам Ишмухаммед Динмухаммедов подвергался репрессиям со стороны царского правительства. В Национальном архиве РТ хранится любопытный документ. В 1912 г. казанский цензор Николай Катанов (1862-1922), подробно проанализировав четыре брошюры Ишми ишана «Икамат ал-бурхан» (две части), «Икрам ас-салихин», «Миградж ал-фухуль», пришел к выводу, что их необходимо запретить. Одним из основных его доводов было то, что автор этих книг выступает против нового метода (выделено мной – А.А.). Этот факт говорит о том, что расхожее мнение, будто царские власти действовали рука об руку с кадимистами не всегда соответствовало действительности. Таким образом, мы видим, что стереотипы живы еще до сих пор. В Казани внук Ишми ишана – Фарук Накипов борется за возвращение доброго имени своего предка, выступает в прессе с рассказами о нем, но все равно не находит понимания.
Не надо забывать, что эти люди являлись авторами солидных трудов, посвященных различным вопросам исламской науки, которые требуют самого внимательного изучения. Эти трактаты не потеряли своей ценности и в наше время. Всякий, кто хотя бы поверхностно ознакомится с книгами того же Ишми ишана, написанных на безупречном классическом арабском языке, увидит глубину философской мысли, не уступающей по уровню своего интеллектуального духа трудам таких классиков татарской религиозно-философской мысли как Габденнасыр Курсави и Шигабутдин Марджани. Эти книги за недостатком качественной религиозной мусульманской литературы в Татарстане и в наше время могли бы сослужить хорошую службу при обучении имамов и мусульманских религиозных ученых. В этом направлении также наметились сдвиги.
Недавно казанским издательством «Иман» издано два труда наиболее яркого представителя кадимизма - вышеупомянутого Ишми ишана, и этот процесс можно только приветствовать. Правда, опубликованы далеко не самые главные его труды, их перевод не всегда совершенен, но как говорится: «Дорогу осилит идущий». Издательство «Иман» находится под руководством первого заместителя муфтия ДУМ РТ Валиуллы Якупова и, судя по ассортименту его продукции, в последнее время основной упор он делает именно на издание трудов «старых» классиков татарской религиозной мысли.
Завершая разговор о Ишмухаммете Динмухаммедове, надо упомянуть, что на его родине в Балтасинском районе Татарстана он считается чуть ли не национальным героем. В родном селе Ишми ишана Тунтер ведется большая работа по изучению его творчества и биографии, проходят посвященные ему конференции. Этим занимается учитель местной школы Рафхат Зарипов. О своих находках он пишет в районной газете «Хезмэт» («Труд»).
Основной лейтмотив его статей - личности уровня Ишмухаммета Динмухаммедова должны изучаться самым тщательным образом. Зарипов открыл в селе музей, посвященный истории родного края, в котором нашли место экспонаты, рассказывающие, в том числе и о Ишми ишане. Когда в Тюнтер приехал чиновник из республиканского министерства культуры, учитель попросил его выделить средства на содержание музея. Тот сказал: «Не ждите от нас помощи. Ишан – это отрицательный образ».
Рассматривая проблему кадимизма, необходимо остановиться на личности главного «возмутителя спокойствия», «отца» джадидизма Исмаила Гаспринского. В свое время именно он стал главным объектом критики для кадимистов. К сожалению, полемика кадимистов и крымско-татарского просветителя до сих пор не стала объектом изучения. Все же о кое-каких эпизодах хотелось бы упомянуть в этой статье.
Как известно, Исмаил Гаспринский не сталкивался с казанскими татарами до тех пор, пока не решил издавать газету (казанские татары почти 100 лет не могли получить разрешения на издание газеты, а Гаспринский получил его за пару лет). В 1882 г., будучи в Казани он собрался организовать литературный вечер для татар. С большим трудом получив разрешение, был снят зал в лучшей гостинице в центре города, розданы заранее подготовленные приглашения. К назначенному времени пришло всего три человека – Аллаяр бек Зюльгадаров с Кавказа, золотопромышленники братья Шакир и Закир Рамеевы из Оренбурга, которые остановились в той же гостинице. Конечно, вечер не удался, но между собравшимися состоялся весьма полезный обмен мнениями. Об этом Гаспринский позже напишет в своей газете «Тарджеман».
Татарский историк Джамал Валиди в книге «Очерк истории образованности и литературы татар» также упоминал, что «Гаспринский в Казани нашел только одного человека, который одобрил и поощрил его план издания газеты: этот единственный человек был – Марджани». Таким образом, выясняется, что Исмаил Гаспаринский встречался в Казани с великим татарским ученым-богословом Шихабутдином Марджани. Одобрение будущего издания «Тарджемана» такой авторитетной личностью, как Марджани, конечно же, окрылило молодого человека.
Марджани сам перенесший нападки кадимистов вполне мог поддержать своего крымского собрата. Но помимо этого, случай, описанный Гаспринским в газете «Тарджеман», заставляет задуматься и об иных вещах. Из его рассказа вытекает, что идеи крымско-татарского просветителя не нашли поддержки у казанских татар.
Но это только внешняя сторона дела. Гаспринский, воспитанный в русской среде, не учел менталитета местных татар. В то время город был поделен на две части – русскую и татарскую. Татары практически не бывали в русской части, также как и русские в татарской.
Гаспринский же снял зал в самом центре русской части города – на улице Воскресенской. Что оставалось думать местным мусульманам о человеке, который пытался наладить с ними контакт, фактически находясь на «чужой» территории. Наверняка, они восприняли его как агента царской охранки или скрытого миссионера, подосланного правительством. Гаспринскому надо было снять зал не в русской части, а в татарской, а лучше всего прийти в мечеть, в традиционное место сбора татар. С этих «мелочей» и начались недопонимания, и будущие обиды и разногласия.
Понятно, что Исмаил Гаспринский не думал ни о чем плохом, он просто не понимал менталитета местных татар. Получивший русское образование, он даже подзабыл свой родной язык и испытывал немало трудностей в общении со своими соплеменниками. Гаспринский всегда старался быть лояльным правительству, никогда не высказывался резко, боясь потерять авторитет во властных структурах и этим погубить таким трудом начатое дело.
Если быть точным то отношение казанских татар к Гаспринскому всегда оставалось прохладным, граничащим с подозрительностью. Лишь под конец своей жизни, а особенно после смерти он стал невероятно популярен в Поволжье. В те годы в Казани даже выпускали мыло и канцелярские чернила с портретом Гаспринского на упаковке. Вот это уже точно говорило о настоящем признании Гаспринского, потому что никто не стал бы украшать товар изображением непопулярного человека.
После смерти Гаспринского в 1914 году ни осталось, практически, ни одной татарской газеты или журнала, которые не дали бы сочувственный некролог на смерть великого просветителя. Известные татарские общественные и религиозные деятели искренне скорбели по поводу кончины Гаспринского и не стеснялись своих чувств. Например, вышеупомянутый татарский деятель Муса Бигиев был так огорчен смертью Гаспринского, что написал в 1914 году в своей книге «Мулахазат» («Замечания») следующее: «Я, не раздумывая, отдал бы жизнь свою и лег бы в могилу, если бы это воскресило уважаемого нашего Учителя и помогло бы ему еще лет 15-20 послужить нации». Тут же он отмечал очень важный факт: «Когда наш Учитель был жив, мы не признавали его. То почтение, которое мы оказываем ему сейчас, после его кончины, возможно, что станет первым знаком уважения к этому человеку. Но «Иншаа Алла», не станет последним».
Впрочем, все это опять же было тесно связано с менталитетом поволжских татар. Казанские татары считали себя лидерами всех тюрок Российской империи. Их численный и интеллектуальный потенциал, высокий уровень образованности давал им полные основания так думать. Казанские татары не могли просто так смириться с тем фактом, что кто-то в далеком Крыму так легко смог добиться того, над чем они бились годами. Но идеи Гаспринского были столь универсальны и действенны, что предприимчивым татарам не оставалось ничего делать, как целиком воспринять их в своей образовательной системе.
Только в Поволжском регионе к 12 сентября 1913 г. было зарегистрировано 694 новометодных учебных заведения. Из них 516 мектебе и 178 медресе. Подобные школы открывались не только в России, но и в других странах. Когда новый метод семимильными шагами стал шагать по Поволжскому региону, в бой вступила «тяжелая артиллерия» - кадимисты.
Эти люди взяли на себя роль санитаров татарского общества, опьяненного и ослепленного светом, бьющим из Крыма. Кадимисты не могли так просто забыть поражения. Так, в 1899 г. в Казани тиражом в 2400 экз. вышла характерная для идеологии кадимизма книга муллы Гилязутдина Мухетдинова «Ан-нусуль хадида фи хилаф ал-усуль ал-джадида» («Стальные пики против нового метода»). Как видно из названия книги, автор с полной серьезностью подошел к названию книги, подобрав слову «усуль джадида» («новый метод»), созвучное «нусуль хадида» («стальные пики»). Этим он подчеркнул свою приверженность к восточной традиции, когда ответы тот или иной труд назывались созвучно, а с другой стороны подобным названием Мухетдинов хотел сиронизировать над джадидами, «уколоть» их своей «острой пикой». В ней был брошен открытый вызов Гаспринскому и возглавляемому им движению джадидистов.
Автор весьма скептически отнесся к попыткам как-то преобразовать школьное дело мусульман, усматривая в этом исключительно вредное начало для мусульман, отхода от старых традиций, завещанных предками. Одно из высказываний Мухетдинова, опубликованное в вышеупомянутой книге, стало хрестоматийным: «… в мире есть три вещи, которым нельзя давать воли: враг, огонь и болезнь, и против которых немедленно же надо употреблять орудие, воду и лекарство, а не то человек погибнет; враг – новые порядки (из коих главнейший – обучение по новому методу), огонь – учение их и болезнь – результаты учения...».
Также крайне отрицательно автор высказывался о сторонниках реформаторов, угрожая им неминуемыми адскими мучениями. Он укорял их в «бессовестности, преследовании своекорыстных целей и крайней непозволительности тех способов, какими они пользуются для распространения джадитских идей…». Мухетдинов был против преподавания татарского языка, он предлагал сосредоточиться лучше на более глубоком постижении арабского языка. По его мнению, учить татарского мальчика – татарскому тоже самое, что учить утенка плавать.
Тревога кадимистов была вполне понятна. Они искренне верили в свои многовековые идеалы, были уверены в своих традиционных школах, давших мусульманскому миру множество выдающихся ученых и политических деятелей.
Несмотря на эти нападки, Гаспринский не вступил в конфронтацию, а попытался наладить диалог со своими оппонентами. За год до выхода труда Мухетдинова, в своей книге «Рахаб муаллимин яки муаллимлэре юлдаш» («Страхи учителей, или спутник преподавателям») он еще раз подчеркнул заслуженную роль кадимистких школ в деле просвещения мусульман. Гаспринский отмечал, что он и сам учился в старометодном медресе, что хорошо знает преподавателей таких школ и нисколько не сомневается в их искреннем служении Аллаху и нации. «По сути, наша деятельность по открытию джадитских медресе – служит и вам (кадимистам – А.А.), поскольку наши религиозные школы, открытые еще нашими предками явно нуждаются в реформах. И не надо думать при слове «усуль ал-джадид», что это что-то новое, что-то иное, имеющее коренное отличие от старых традиций преподавания». Тем самым Гаспринский подчеркивал, что он не разрушает основ мусульманского образования, а лишь пытается улучшить его и реформировать.
Кстати, никакой принципиальной разницы в программе обучения не видел и татарский писатель Халиль Абульхан, о чем он написал в своей критической работе «Усуль джэдиткэ каршы беренче адым» («Первый шаг против нового метода»).
Справедливости ради надо отметить, что реформирование по Гаспринскому предполагало, в том числе, и исключение из программы чисто религиозных дисциплин. Понятно, что подобное не могло не задеть за живое кадимистов, сторонников традиционного образования. Они не понимали, как можно сокращать классические религиозные дисциплины, ведь, по их мнению, именно на этом держалась вся остальная наука. Убери фундамент - и рухнет все здание.
Чтобы не говорили, но процесс перемен уже нельзя было повернуть вспять. Рубеж веков в истории человечества всегда нес что-то новое, передовое, бередил умы людей самыми различными идеями. Новые подходы принесли немало пользы казанским татарам, но и раскололи нацию на два лагеря. И в самом деле, чисто методологическое разногласие в преподавании переросло в конфронтацию, которое затронуло социально-экономическую, культурно-идеологическую, семейно-бытовую и общественно-политическую области татарской нации.
Пришедшие в 1917 г. к власти большевики, быстро решили все споры, отправив и тех, и других в ГУЛАГ. Споры затихли на долгие десятилетия. За годы советской власти татарам приходилось поступать лишь так, как решит за них «мудрое» коммунистическое руководство.
Лишь с началом перестройки и обретением Татарстаном суверенитета дискуссии разгорелись вновь, но уже под другим углом. Задача современного человека - суметь разглядеть в прошлом, все то, что может принести пользу сегодня, а не пытаться использовать историю в качестве «политики, обращенной в прошлое».
